Мать Мария, Mère Marie

Со слов С. В. Носович записано Н. Алексеевой (Н. А. Кривошеиной)

В ноябре 1944 года, я случайно узнала, что мать Мария находится в лагере Равенсбрюк, где я сама была уже несколько месяцев. Как-то, одна француженка-коммунистка, которую я знала задолго до войны, сказала мне: «Vas voir la Mere Marie — elle est extraordinaire cette femme!» То же мне сказала и одна русская советская пленная, ветеринар по профессии: «Пойдите, познакомьтесь с матерью Марией, есть у нее чему поучиться».

И вот, как-то раз, воспользовавшись свободным днем, я пошла в 15-й барак, где находилась мать Мария.

Я была в другом блоке, и частые встречи, конечно, были немыслимы. Беседы наши всегда происходили во дворе лагеря. Матушка, в легком летнем пальто, вся ежилась от холода, и физически, как и все, была измучена ужасными условиями жизни в Равенсбрюке. На это она, впрочем, мало жаловалась, а больше ее угнетала тяжкая моральная атмосфера, царившая в лагере, исполненная ненависти и звериной злобы. У матушки самой злобы не было — был гнев души: она пошла на борьбу против немцев, как христианка и за самую сущность христианского учения, и не раз повторяла: «Вот это у них и есть тот грех, который, по словам Христа, никогда не простится — отрицание Духа Святого».

Реконструкция иконы, над которой мать Мария работала в лагере Равенсбрюк

Она близко сошлась со многими советскими девушками и женщинами, бывшими в лагере, и всегда говорила о том, что ее заветная мечта: поехать в Россию, чтобы работать там не словом, а делом, и чтобы на родной земле слиться с родной церковью.

Постараюсь отрывочно и, конечно, весьма неполно передать некоторые мысли, которые матушка высказала мне в наших беседах. Я пришла к ней в тяжелую минуту, чувствовала, что теряю сердце, что мне больше не хватает душевных сил в этом беспроглядном мраке лагеря, искала у нее поддержки, — и скажу, что нашла, у ней то, чего искала. Я как-то сказала ей, что не то, что чувствовать что-либо перестаю, а даже сама мысль закоченела и остановилась. «Нет, нет, — воскликнула матушка, — только непрестанно думайте; в борьбе с сомнениями думайте шире, глубже; не снижайте мысль, а думайте выше земных рамок и условностей»… «В других религиях то же частица истины, в каждой из них она есть. Только в христианстве, она вся целиком». Другой раз, речь шла о новой блоковой (старшей по бараку), весьма жестокой, польке, из хорошей семьи: «Ничто так не удаляет от Христа, как буржуазность — этих и ад здешний не прошиб. Бойтесь этой женщины — это аристократическая чернь».

Платок, вышитый матерью Марией в лагере Равенсбрюк в 1944 г.

Ее не пугало официальное неверие, а лишь душевная узость, черствость. Часто, матушка радостно говорила о русской молодежи, ищущей знаний, любящей труд, полной жертвенности для блага будущих поколений. Как-то, на перекличке, она заговорила с одной советской девушкой и не заметила-подошедшей к ней женщины SS. Та грубо окликнула ее и стеганула со всей силы ремнем по лицу. Матушка, будто не замечая этого, спокойно докончила начатую по-русски фразу. Взбешенная SS набросилась на нее и сыпала удары ремнем по лицу, а та ее даже взглядом не удостоила. Она мне потом говорила, что даже и в эту минуту, никакой злобы на эту женщину не ощущала: «Будто ее совсем передо мной и нет».

В феврале меня, больную, эвакуировали в Матгаузен, а мать Мария, тоже больная, осталась в лагере Равенсбрюк, где потом и трагически погибла; она до конца осталась свободной духом, и не поддалась рабской ненависти. Все те, кто ее знал или соприкасался с ней в тюрьме или лагере, надолго сохранят ее яркий, незабываемый и столь редкий образ, интеллигентной русской женщины, ставшей по настоящему деятельной христианкой, расточавшей в самые горькие минуты духовную помощь и поддержку всем, кто только к ней приходил за ними.