Мать Мария, Mère Marie

Мать Мария. Поэма «Мельмот-скиталец»

Литературовед и православный мыслитель К. Мочульский как-то сказал о поэзии матери Марии, что она «пишет стихи запоем и никогда их не отделывает». Г. Раевский поправил его и добавил «почти не отделывает». Историк и писатель Евгений Богат писал: «разве дело в том, насколько искусно огранены те или иные её строки? Стихи матери Марии нечто большее, чем стихи в обычном понимании. Она писала их не для печати, а потому, что должна была выразить душевную боль, поиск, порой безысходность». Т. Величковская говорила о её стихах, что: «Стихи м. Марии — огненные, но это не только пламя пожара, но и свет перед образом. Неугасимый светоч любви к Богу и людям».

В стихотворной поэме «Мельмот скиталец» героиня носит имя Ималли. Поэма написана в стиле символизма начала XX века. Это сказительно-фантастический рассказ о метущейся душе юноши, который не находит ответов на вечные вопросы смысла жизни, добра и зла, герой страшится смерти, отчего ищет власти и вечной жизни. Но на своём пути мрачного скитальца он встречает любовь.

Поэма писалась несколько лет и вероятнее всего была закончена в Анапе в 1917 году. Известно, что вместе с папкой рисунков рукопись «Мельмота» была подарена детям Омельченко. Их было трое (две девочки и мальчик); по приглашению Елизаветы Юрьевны, дети провели предреволюционное лето в Анапе, в её родовом имении: «Она много читала из своей поэмы о Мельмоте»; перед детьми возникал таинственный Скиталец. Он то прилетал, то улетал на свои недоступные острова в Индийском океане. Всё это волновало и будило живое воображение детей и как вспоминает Е. А. Омельченко «…мой брат ещё долго потом рисовал корабли (не знаю, морские или воздушные), на которых прилетал Мельмот». Исследователям литературного наследия м. Марии за последние годы стало известно, что подарок Елизаветы Юрьевны, т. н. «коллекция Омельченко», разделилась. Часть её (акварели и рисунки) находится в фондах Русского музея, а с 2007 года её вторую половину, 25 работ из той же «Анапской папки», приобрёл музей Анны Ахматовой, СПб. В сборнике «Равнина русская» изд. «Искусство» 2001г., поэма «Мельмот скиталец» приведена по рукописи семьи Омельченко. Но и второй вариант «Скитальца» неожиданно нашёлся. Здесь впервые публикуется новонайденный текст.

Ксения Кривошеина

МЕЛЬМОТ-СКИТАЛЕЦ

«В полной уверенности, что близко время Мельмоту прилететь и искушать нас одним только обещанием, и с сомнением — неужели никто не согласится быть искушённым».

Елизавета Кузьмина-Караваева (будущая монахиня Мария)

Песня Первая

На Индийском океане
Остров есть средь волн солёных,
Недоступный в пене вод;
Там, в предутреннем тумане,
Дева юная живёт.
И иных людей не зная,
Средь павлинов у потока,
У подножья низких гор
Жизнь слагалась молодая,
В смерти розы — знаки срока,
Видел только девы взор.
От земли свои печали
К белой островной богине
Привозил в ладьях народ.
Дева с именем Ималли
Пела песни о павлине,
О спокойном беге вод.
Тамаринды и бананы
Были ей от бурь защитой
И давали ей плоды;
Приносили ураганы
К острову челнок разбитый, —
Память смерти и беды.
Но Ималли смерть не знала
И не ведала утраты,
Скорбных дней и ранних бед;
И заря пред ней пылала,
Расцветал весь мир богатый
Каждый год и сотни лет.
Песнь затянет: «Много раз
Умирали, увядали розы;
Лист желтел и засыхали лозы;
Тленье мира часто видел глаз.
Молнией зажженный ствол пылал,
Исчезали пёстрые павлины,
Дождь и ветер приносил туманы,
Крепкие утёсы разрушал.
Время шло, на тверди голубой
Новый месяц тихо серебрился;
И из лоз опять побег развился;
Так назначено нам всем судьбой.
Я же старше солнца и цветов,
Я всегда была без измененья.
Пусть всё тлеет; не боюсь я тленья, —
В тленье мир восстанет чист и нов».
Так жила Она; и плыли корабли,
Над водой подняв свои крутые рёбра,
От родной земли к богине доброй.
Знали кормщики, что в море много раз
От камней подводных, бури и тумана
Тихий голос их спасал,
Голос Девы океана.
Часто юноши возили ей венки,
Восковые корабли пускали в море;
Даже старики шли в горе к утешенью.
И как-то, однажды в осеннее время,
Месяц щербатый корабль озарил;
Напрягся под бурею парус косматый.
На бреге морском Ей моряк говорил:
Про смерть и про грех, про земные утраты,
Про горечь безвременных, тихих могил,
О жизни средь мира, стяжаньем богатой,
О гибели частой и веры, и сил.
Рассыпалась в стоне, в бушующем беге.
Белая груда разгневанных волн.
О гибели быстрой, о злобной погоне,
О множестве бед, и утрат, и забот
Скиталец рассказывал Ей;
А меж тем, в небосклоне, месяц ущербный
Свершал свой обход.
И с каждой минутой он был непреклонней
Скиталец отверженный, скорбный Мельмот.
Суровых законов заложник,
Предавшийся пагубной страсти,
Великий владыка, безбожник,
Носитель таинственной власти.
Два века минуло, как с силою светлой небесной,
Закончил позорный он торг
Он предал всё, закрыл покой могилы
И ввергся в исступлённый грех.
То был Мельмот!
Все скорби испытав и веру искусив,
Проникнув в тайны знаний,
Он не был в страстии спокоен и счастлив
Пред часом умираний.
И он решил перед концом земных дорог
Свершить свой торг позорный до конца;
Душе своей он сам назначил срок,
Предав её руке тлетворной.
И был написан договор,
И договор рука скрепила;
Вначале власть, потом позор
И неспокойная могила.
И стал владыкою Мельмот
Пространства и времен до срока,
Когда дорога завернёт
К Судье и Господину рока.
И взгляд земной его сгорел;
И сердце в миг испепелилось;
И он забыл святой предел,
Забыл святое слово: милость.
Не угли, молния горит,
Нездешний пламень, в мёртвом взоре;
И, как маяк, людей манит
В бушующем осеннем море.
Он может всё, он властелин
Столетий долгих, мысль и дело;
Из всех живых лишь он один
Глядит в запретные пределы.
Но настаёт и часа суд,
В известный срок придёт возмездье;
И он исчезнет без следа,
Как облако среди созвездий.
И есть надежда и потеряно не всё:
Тот, кто сей договор скрепил,
Он указал, чтобы искал Мельмот
Такого незнакомца, что в несчастье впал.
Каждый может заменить изгнанника,
И он может отвратить судьбу,
Указав несчастного избранника
Иль страстей сжигающих рабу.
Может он вручить печать запретную
Каждому, кто согласится взять,
Кто отдаст за власть и силу тщетную
Божьего избранника печать.
Что есть враг? Или души уж мало?
Что тебе, злобный? Иль ты недоволен?
Здесь ты богатую жатву собрал.
Душу живую, что долго страдала,
Разум, что был и спокоен, и волен,
Навеки ты чёрным пятном запятнал.
Что есть отчайнье? Иль жертвой богатой
Тёмный владыка ещё не утешен?
Разве не сладок ему этот грех?
Нива Мельмота до Ангелов сжата;
Жатвы иной недостоин и грешен,
Грешен Мельмот, недостойнее всех.
Ликуй и веселись,
Пускай из лука стрелы, враг злобный
И умелый в сияющую высь!
Ты победил сейчас, ты господин сегодня;
Но помни власть Господню:
Он многих падших спас.
Жадный и высокомерный враг,
Как ловца, к живым послал Мельмота;
В мире скорбном каждый быстрый шаг —
За добычей верною охота.
Меры нет греху.
И увлечь он за собой обязан
Всех, кто тщетно радости алкал,
Всех, чей путь был долго скорбью связан.
Грех, рождающий грехи; твой путь
Будет проклят и людьми и Богом;
Ты не дашь усталому вздохнуть,
Сторожишь ты нищих по дорогам.
Где безумье радость затемнит,
Где раскинет сети людям голод,
В кузнице твоей огонь горит,
Падает на наковальню молот.
Только слушай, слушай: вдалеке
Волны бьются на седом песке,
Кто-то песнь поёт, поёт в тоске.
И звучат, звучат колокола
Про надежды, мысли и дела,
И про твердь, что молодой была.
Слышен по пустыне конский бег,
Мерные раскаты дальних рек;
С тихим шелестом уходит век.
И другой в сиянии встает,
А корабль воздушный приплывает
К роковой, седой земле, Мельмот!
Будет слышан звёздам разговор
Путникам, разрезавших простор;
Злобно отвечал и спрашивал Мельмот
Про таинственный полёт:
«Мы над какими землями плывем?
И отчего прозрачный воздух, так душен?
Не видно козьих стад на склонах,
И потемнел спокойный небосвод?»
— «Воздушным огибаем кораблём
Страну, где будет смерти час подслушан
Твоей души, в молениях и стонах,
Владыка воздуха и времени, Мельмот».
«Какие там звучат колокола,
И отчего не видно в окнах света?
Спокойно всё? Иль день рабочий трудный
Не дал усталым горя и забот?»
— «Дорога нас нежданно привела
К местам, где каждый куст — примета.
Ещё далёко день Господень судный,
Но ты его предчувствуешь, Мельмот?
Угрюмые, безводные холмы;
Но обещают тень ещё не жившей;
И в гибели заключена отрада.
Грядущая, Судью умилосердь.
Запомни договор: из тленной ты тюрьмы
В нетленную войдёшь, забывши всё,
Как надо жить и как смиряться надо,
А твой тюремщик будет Смерть».
Угрюмый, смятенный,
Приметами срока и знаками близкого рока,
Спустился на землю Мельмот.
И каждый прохожий,
Идущий пред ним одиноко,
Нёс много надежд и забот.
В кручине, стучался он в дом земледельца,
Склонялся у смертного ложа,
Страшился… судьбу торопил.
И речь заводил он умело
О тайне, что сердце изгложет,
О власти таинственных сил.
Различны Мельмота соблазны:
К одним он приходит как друг,
К другим же в обличии брата…
Дорогою разной, к сердцам утомлённым приходит и скорбь,
И недуг, и тяжесть нежданной утраты.
И золото сыпет он нищим,
Покой обещает усталым
И тихую пристань пловцам;
Идёт по убогим жилищам
И жалит невидимым жалом,
Везде проникает в сердца.
Но ненадолго.
Пламенный восторг, в сердцах сменяет скоро размышленье.
Пощады вопль и тихое моленье
Всё не дает ему закончить торг.
Когда готова чаша на весах у мстителя в руках переместиться,
Несчастные склоняют низко лица,
Как будто их придерживает страх.
Не только страх.
Иным навек упасть и быть в пыли,
Из всех людей последними — достойней,
Чем вверить сердце бредням.
Признать над ним враждебной силы власть!
Неужто на земле неплодной,
Спокойны все и духом и святы
Средь устали и нищеты,
Средь тленья, праха и тщеты
В пути и выборе дороги.
В свободу ли она ведёт?
Уж не томят греховной плоти гири,
И нужды, не коснулись их сердец,
И не пугает дней земных конец…
Иль близок пламенный Творец?
И избранных он поведёт в свободный мир?
Или никто из созданных в истленье,
Лишь кроме одного, не смог поднять
Отречья чёрную печать,
Венчать себя на Власть?
А Силу взять за вечное спасенье?
Иль кары страх, иль вера в правду Бога
В тот час последний заградит уста?
Или душа пред Богом так чиста?
Или страшит их светлый знак креста?
Но все молчат. И прячут лица.
И в мире боли море! И скорби много!
В полях дорога путает;
Жизнь гонит нас вперёд.
А над пропастью отвесной
Мы в кончине неизвестной
С верой движемся чудесной,
Верим Богу, Муке крестной.

* * *

Не здесь, не здесь, — в пустынном океане,
Средь бурь, средь волн сердитых и в седом тумане
Решил Мельмот спасение искать.
И рассекая облако бортами,
Корабль летит над тихими местами,
Мельмот смотрел на голубую даль.
И к вечеру на острове далёком
Мельмот уже бродил, вперёд гонимый роком.
Ложились тени, и горел закат;
И ящериц блестели слабо спины,
Ступали гордо пестрые павлины,
Желтел в лучах закатных виноград.
И серебрился месяц на востоке;
У ног журчали медленно потоки;
На крыльях тихих приближался сон.
В воде закатные лучи дрожали.
Раздвинув ветви, тихо шла Ималли
Меж пальмовых торжественных колонн.
Эта ли Дева жертва Мальмота?
Дева, не знавшая Бога?
Не знавшая в жизни заботу?
Здесь ли нашёл он охоту?
Нет, лань убегает в теснины,
И прячутся дикие козы,
И с криком взлетают павлины,
А Дева идёт средь равнины.
Не ведает страха, смеётся;
Смущён её смехом охотник,
И молча в тени остаётся;
У Девы ль надежда найдётся?
Подходит. С нежданным вопросом
Склонилась она пред скитальцем.
А ветер ласкается к косам,
И росы блестят на ресницах.
Откуда он? Где же челнок,
С которым ринулся в поток,
В вечерний и опасный срок?
Да знал ли он, куда плывёт?
Что привело пловца сюда,
Где только небо и вода,
Где нет иных людей следа,
Нет грусти, смерти, ран и стонов.
И промолвил скиталец:
«Не страшила мне сердца опасность.
Я из дальнего мира приплыл.
Жизнь земная дала мне бесстрастность,
Не напрасно я долго прожил.
Там, где люди, там скорбь и беда;
Злоба там свои плевелы сеет.
Здесь на острове память немеет
И пространства скрывает вода».
Ималли грустных слов не поняла.
Ей птицы и цветы не открывали
Миров далёких скорби и печали;
И стало ей впервые мира жаль.
Слова про мир чужой и необъятный,
Прожгли тоскою грудь.
А незнакомец грустно продолжал
И говорил о немощи людской,
И о смятенье сил, что разум пожирает.
О том, как властвует печаль и злоба,
О скудной жизни вплоть до крышки гроба,
О смерти, стороже слепом,
Владычице над злобой и добром.
Стало ль страшно Ималли? Нет.
Только на сердце печально:
Отчего ей о тайне земной ни цветы,
Ни ручей, ни ночной соловей, ничего никогда не сказали?
И без скорби лучи на закате пылали,
Тёмно-серые тучи, будто знаки беды и утраты,
Это знаки, что солнце ушло без возврата,
Так лукаво, как ветер на нас нападает,
словно враг средь пустынных дорог!
А Мельмот продолжал свой рассказ:
«Бог, далёкий живым и суровый,
Царство страсти создал среди нас,
И она нас сковала в оковы.
На коне объезжает она
Наши земли, стучится в жилища;
Тот, кому милость дана,
Завтра будет бездомный и нищий.
Завлекает к себе и поёт,
Стрелы мечет с улыбкой весёлой.
И с надеждой к ней каждый идёт,
Гибнут все под стопою тяжёлой.
Гибель, гибель одна впереди
Всем, кто в мире однажды явился,
Кто лежал у родимой груди,
Кто за счастьем в дорогу пустился».
И с горизонта солнце поднялось,
Когда Мельмот закончил свой рассказ.
В обратный путь и в бурный океан,
Направил он корабль в таинственный полёт.
Ималли он на берегу оставил.
Теперь не так был ярок пламень роз.
И воды в океане уж не так прозрачны;
Покой младенческий корабль унёс
К своей земле, усталой, грешной, мрачной.
Лишь волны так же бьются на песке,
И так же слышен дальней бури ропот.
Замолкла песня. О земной тоске
Несётся девы изумлённый шепот.
" С болью узрела я свет:
Камни про боль говорили,
О тёмной губительной силе
Волны мне весть принесли.
Мельмота нет!
Кануло множество лет,
И только недавно утрата
На жатве пирует богатой.
Про что я? Про мужа, иль брата?
Но Мельмота нет.
Не страсти ль владычицы след
Остался средь мёртвого сада?
Она погубила всё!
Как быстро исчезла отрада.
Ни птиц, ни цветов мне не надо.
А рядом Мельмота нет.
Но он придёт, он прилетит…
Измученный землёй, Мельмот вернётся к ней!
И вместе мы начнём полёт;
Туда, где ярок небосвод,
Где птица белая поёт,
Где незаметен жизни гнёт«.
И он вернулся, когда буря вопила!
Гудели утёсы!
Пена собой оросила Ималлины косы.
Листья срывались, летели, и тучи клубились
И волны ревели.
И Мельмот был рядом!
Деве буря — древняя держава,
Что оставили в наследье предки;
И смеясь и раздвигая ветки, вот он близится;
И буря им забава.
И как равная взирает в очи.
В пламенный и мёртвый взор Мельмоту;
Разделить изгнанье и заботу
И понять его мучений хочет.
Просит: «на высоком корабле твоём
Скоро мы к земному миру приплывём;
Весело и жутко будет плыть вдвоём.
Я согласна долго, долго плыть,
Чтобы мне тебя достойной быть,
Чтобы мне всю боль твою изжить.
Покажи мне скорбь и гнев,
Вечной страсти тёмный сев:
Я взгляну не побледнев».
И Мельмот на корабле своём
От павлинов, раковин и роз
Деву острова увёз.

Песня вторая

В стране неспокойной, суровой,
Где жили века рыбаки,
Где тихо желтели пески —
Ималли для долгой тоски,
Для жизни оставлена новой.
И люди привыкли к ней скоро;
Не ведая их языка,
Была она всем далека;
Казалась безумной Ималли.
Слова её были как бред,
За много томительных лет
Один лишь всегдашний ответ
Все люди от Девы слыхали.
Она говорила о странах,
Где времени радостен гнёт,
Откуда направил полёт
Суровый скиталец Мельмот;
О вечных и радостных ранах.
И пела:
«Боль всегда с тоской у вас;
Моя же рана розой пламенеет.
Из вас никто надеяться не смеет, —
Я жду свершенья каждый скорбный час.
Лишь только страсть, несёт вам преступленья.
Моя ж любовь несёт мне только радость;
Какая мука и какая сладость
Изведать страсти сердцем власть?
Я в рубище как нищая брожу,
Не верьте рубищу и дням тревожным.
Мой дух в обетовании неложном, —
Корабль воздушный сторожу.
И жду, и жду торжественных речей,
И откровений, пламенных наитий,
И мудрости, и чисел, и открытий,
Средь ваших тёмных, горестных ночей».
И рыбаки поверили в призыв
И в пламень страсти радостно-мятежной.
Шли к Деве в час, когда шумел прилив
И рвался с воплем к полосе прибрежной.
Торжественная сказка им дала
Покой средь бурь и радость скорой встречи.
В устах Ималли — угли, не слова,
И взор её — пылающие свечи.
И старые шли рыбаки
К избе, где Ималли живёт;
И к деве несли моряки
Весь груз своей долгой тоски.
Безумная даст ли ответ
О том, чьи глаза-маяки
Несут ослепительный свет
И закрепляют завет?
Иль скажет она о стране.
Где детство её протекало?
Об океанской волне?
О яркой индийской луне?
«Ималли, Ималли!»
Скиталец зовёт и зовёт!
Но не видно средь моря следа,
Дорогу скрывает вода.
И Дева срывает платок,
Танцует у белой волны,
Кричит, что настал уже срок,
Но не видно далёких дорог.
Не облако, то паруса,
С заката так быстро плывут!
Кто слышит в морях голоса?
Кто смотрит наверх в небеса?
Оттуда, оттуда придёт,
Торжественной вести призыв;
Направит на землю полёт
Оттуда скиталец Мельмот.
Наутро снова в море бросят сеть.
Ушли ладьи; а рыбаки молчали.
Ещё восток едва горел печально
А над землёю розовели дали.
Исчезла горизонта полоса.
Казались продолженьем неба воды;
На кораблях упали паруса.
Застыло время…
Так катились годы.
Смотреть, смотреть, как нежно тает мгла.
Как над водой несутся низко птицы.
Как взвилась мачты тонкая игла,
И паруса на ней устали биться.
А дальний берег полосой повис
Меж небом и бесцветною водою;
Сейчас он сразу оборвётся вниз
Иль унесётся облачной грядою.
Один рыбак, старик седой,
Склонился низко над водой.
И не касался он руля.
Суровый очерк корабля
В усталом разуме возник.
О тайне тосковал старик:
«Только ты, желанный тайно,
Ты принёсший всем тревогу
И одной из всех — любовь!
Силою необычайной завершишь мою дорогу
И вернёшь мне радость вновь?
Я уже на перепутье,
Научи, что делать надо,
Как найти годам исход?»
Бьется сердце сладкой жутью,
Сердце тайным знакам радо,
Есть надежда на спасенье
И твердит язык: «Мельмот!»
На закате забелели корабли,
Будто птицы устремились в гнёзда;
Тихо в небе запылали звёзды.
И зажгли огни родной звезды.
Встречи, радости, объятья,
Лишь старик не рад
И не делит он надежды,
К Деве он стучится в дверь.
Песнями его встречает,
Воплями нездешнего напева,
О мечте, о властелине мира,
Ведает она с безумным криком!
Молвит ей старик в отчаянье:
«Кто он обладатель власти?
Пусть поможет, пусть избавит,
И туда, где жизни вечной торжество,
Укажет путь, мой грешный путь.
Оскудел мой дух и наг,
Жизнь ушла, прошла бесцельно.
Как теперь замедлить шаг,
В час опасности смертельной?»
Дева выслушав, помедлив, говорила:
И об острове далёком, в окруженье океана.
О цветах, о птицах, и о том как к ней на остров
Прилетел скиталец мрачный.
Рассказала старику и о бедах и утратах,
И о том как страшен взгляд,
Как под гнётом черной ночи он
Не может отыскать ни покоя, ни свободы.
Только жертву ищет он.
И вздрогнул старик,
Все надежды пропали.
Скиталец дающий надежду и радость — Предатель.
Иной бы — такою тоской не томил.
Не звал бы на помощь таинственных сил.
Зачем за ответом пришёл он к безумной?
«Послушай Ималли, Мельмота я встретил,
И мне обещал он и власть и покой, и вечную жизнь…
Но какою ценой? Не знал я об этом.
Бездомные тоже его ожидают.
Он наш и имеет великую власть,
Над миром, над нами, над смертью…
Но кажется там, за надеждою, кроется гибель!
И огненной пропасти чудится пасть.
Владыка Мельмота — князь смерти и бездны
Он вольную душу просил у меня,
И я отошёл, искушенье кляня.
Но смерть уже рядом и думаю я, увидеть скитальца.
Ведь тёмные силы своими крылами
Скрывают Мельмота. Он здесь между нами
Владеешь ты силой любви роковой
Я верю; он близок; устал я, Ималли».
«Ты, жалкий старик, преисполненный злости,
Ты хочешь любовь запятнать!
Но будут проклятые кости,
Лишь вороны с криком глодать.
Проклятый, проклятый, уйди.
И пусть угнездится забота
В твоей обнищалой груди:
Я вижу всё царство и душу Мельмота
Как светлый огонь впереди».
Захлопнула дверь!
А по берегу тихо старик зашагал и главою поник.
Снова Дева поёт и поёт
Про корабль, что свершает полёт.
О надежде, что странник несёт.
«Всё приму! Всё, что ты принесёшь:
Беды, скорбь или страх отреченья.
Полон путь далёкий наш
Непонятного назначенья.
Жду тебя я много лет;
Жду на небе белый след,
Повторять в тиши обет
И любить земную рану.
Взор мой долго сторожил
Твой возврат к земле печальной
С радостью первоначальной
Жду тебя я свет венчальный;
Ты мне в сердце страсть вложил.
Весь смятенный разум мой,
Всё что вижу, всё что знаю,
Я тебе навек вручаю;
Тяжек путь!
Но к Раю, к Раю,
Ты ведёшь своей рукой».
Она в тишине замолчала
И гулко волна отвечала
И ветер так вольно шумел
О тайне свершаемых дел.
Не скоро свершаются сроки,
Томителен путь одинокий,
Гнетёт неподвижная твердь,
Ступает промедленно смерть.
Рассекая воздух холодный,
В бесконечности выправляя путь,
Прилетает корабль печальный
К этой нищей приморской земле,
Может хочет скиталец свободный
У Ималли в дому отдохнуть?
Он владыка простора и века,
Вольный бог своего корабля.
Вздрогнув тихо крутыми бортами,
Опускает корабль якоря;
К очарованной Деве подходит
Без улыбки и слова Мельмот.
Мрачен взор, безысходность во взгляде
И усталость в движеньях его.
Шепчет Дева: " Ты здесь между нами
Не ждала я тебя… Нет, ждала!
На пути обогнув все утёсы,
Переплыв океаны, моря, через бури
Страданья и грёзы — рядом ты.
И я счастлива!
Путь скитальца на отдых приводит,
После долгих трудов и забот,
Вижу очи твои, что сияли так ярко
Утомились они, перестали сиять.
Иль ты хочешь усталой главою
У Ималли своей отдохнуть?
В бледном свете ночного огарка
Я видала тебя как во сне,
Как ты встал над крутою кормою,
Как направил корабль свой ко мне«.
И ввела его в дом свой убогий.
Замолчала и смотрит в глаза.
Он впервые улыбкой ответил
И коснулся кудрявых волос.
Может просто от ветра в дороге
По щеке покатилась слеза?
Иль в пути он обидчика встретил?
Но Ималли скрывает вопрос.
«Ведь ты устал от долгого пути.
Забудь, что ждёт тебя корабль высокий;
Пусть у Ималли нынче завершится путь,
Пусть отдохнёт твоя измученная грудь:
Ведь в отдалении ещё все сроки,
Что отвело нам время.
На жёлтом берегу раскинув невода
Чуть розоватой сеткой,
Мы будем наблюдать, как пенится вода
И как за мысом сгинет лодка рыбака,
Качаемая зыбью редкой.
Мы остановим время.
И мы будем наблюдать, как зорь багровых власть,
Повыше горизонта заалеет,
И как огнями замерцает бухты чёрной пасть;
Как бьётся на ветру развязанная снасть
И вдалеке чернеет лодка».
Вот люди принесли какой-то чёрный тюк.
В приглушенных словах есть тайна.
С высокой мачты вымпел мечется на юг,
И ветром донеслось с таинственных фелюг
Как заклинанье моря: майна.
«Слушай Дева моё признанье.
Победив времена и пространства,
Овладев всем земным достояньем,
Я свершаю в веках договор.
Я неволен себе, в воле страшной моё постоянство:
Иль не видишь, как купленный знаньем
Всё сияет мой пристальный взор?
Я подвластен суровым законам;
Подымаясь к туманным созвездьям,
Я свободу искал, но достичь не сумел.
Скоро душу с томительным стоном
Я отдам предрешённым возмездьям:
Близок мой окончательный срок».
И словно беду отводя Ималли его обняла:
«Так пусть же твоя роковая стрела, коснётся меня!
Любовь моя будет оплот.
Не бойся возмездья, Мельмот.
Огорожу я собой,
Того, кто суровой судьбой
Назначен на скорый черёд.
Любовь моя будет оплот!
Не бойся возмездья Мельмот.
Пусть дом мой прибрежный убог,
Я рок отведу, мы забудем о сроках.
Сегодня ты кончил полёт.
Любовь моя будет оплот.
Не бойся возмездья, Мельмот».
— «О, Дева, ты хочешь меня
Избавить навек от огня?
Принять мой томительный гнёт?»
— «Любовь моя будет оплот,
Не бойся возмездья, Мельмот».
— «О, Дева, кидаешь ты жизнь на весы,
Последние числишь часы,
Смерть тихой стопою идёт,
Она уже здесь».
— «Любовь моя будет оплот,
Не бойся возмездья, Мельмот».
— «О, Дева, помедли ещё, не спеши,
За душу Мельмота в обмен,
Там ждёт тебя длительный плен;
И много греховных забот,
Лишь гибельной воли полёт
Тебе предлагает Мельмот.
Получишь ты знанье и власть,
Но примешь суровую часть расплаты — бессмертье души!
Помедли ещё, не спеши.
И вечного солнца восход
И гибельной воли оплот
Вот, что предлагает Мельмот».
«Господь мой исчислил мне годы
И тихого сердца удары
Исчислил он каждый мой шаг,
За краткое время свободы
Несёшь ты безмерные кары,
Возлюбленный мой и мой враг.
Коль надо тебе моей крови
Иль нескольких дней моей жизни, —
Бери безвозвратно, Мельмот!
Но ты в испытующем слове
Отречься велел от отчизны,
От Богом взращённых забот.
Лишь в том, что подвержено тленью,
Я править поставлена ныне,
А Божья душа — не моя,
И как мне ответить моленью?
Причастной нездешней святыне
Забыть про Господни края?
Бросаешь ты много на чашу.
Любовь ты бросаешь и верность.
А грех перетянет?
Но душу единую нашу
Не примет и гнева безмерность.
Она не изменит твой путь?»
" О, Дева Ималли!
К душе моей близится тленье.
В костях моих трепет, волненье.
Тебя за собой не зову.
Прощай, и забудь, я исчезну
Без памяти, будто не жил.
Так близко последнюю бездну
Мне вестник суда обнажил«.
«Но, на суде, скажи, что я тебя любила.
И что была карающая сила сильнее нас.
И что выбор был не в нашей воле.
Брось на чашу груз безмерной боли
Хоть в последний раз.
Отрекаясь от греховных договоров
Не забыть мне наших разговоров,
Я люблю тебя!
И когда душа пред Господом предстанет,
Ангел гибели в трубу трубя,
Твой удел вспомянет».
Море бросило с гулом опять
Волны к низкой избе
Будто Деву к себе зазывая.
Вознеслась озарённая рать,
Сыплет красным углём, обжигает,
А Мельмот с кораблём уплывает.
О чём, о чём, о чём,
Ветер воет?
Только гонитель откроет
Бездну откроет ключом.
Ржавым ключом,
Последнюю бездну откроет
И гибель, и гибель накроет
Безумца чей выбор свободен
И Суд Господень уж здесь.
Закончен полёт,
Дикий полёт.

Песня третья

Не край родной, где я живу в заботах,
От вечного не плодородья лоз,
Где под ярмом томительной работы
Рос мой отец, и так же дед мой рос.
Край безымянный… Где к тебе дороги?
Откуда ветер к нам корабль принёс?
Я помню серых гор отроги,
Кустарников колючий переплёт
И белый дом таинственный и строгий.
Туда нас колокол зовёт, зовёт…
Чтоб отдохнуть меж низкими холмами
Забыть на время тёмной жизни гнёт.
И, окружённая седыми старками,
Детьми, уставшими в пустыне на жаре,
Владычица с простёртыми руками
Встречала нас с улыбкой на дворе,
Тая молчанье в долгих, светлых взорах
О действенном и пламенном добре.
Когда ж дремали ящерицы в норах,
От солнца утомлённая,
Она нам говорила о земных просторах.
За нею шла земная тишина.
А над пустыней разносились звоны
Душа покоем светлым пленена.
Она молилась пред златой иконой,
И знали мы, что все вернёмся вновь,
Где вечны страсти и безумья стоны,
Где людям источается любовь,
Неплодным нивам источится сила,
Где затуманена борьбою кровь.
И все, кого в объятиях томила
Слепая смерть; кто видел в небе знак,
Кого пугала ранняя могила, —
Дитя, старик, и нищий, и рыбак, —
Смотрели, как пылают тихо дали,
Как медленно всплывает в небе мрак.
Не отреклись мы только от печали
И вечный путь открыт пред нами был;
Мы снова у истока, мы в начале:
Над нами слышится спокойный шелест крыл.
Впервые нам в преджизненной дремоте
Весь мир свой лик прекрасный обнажил,
И мы готовы к длительной работе;
Нас научила Дева иль Жена уверовать в преображенье плоти.
И сила нам для подвига дана!
По небесам катилась полная луна
Шуршал песок и ветер плакал по осокам голым
И был наш сон глубок;
И лишь лампада алая Владычицы не гасла.
Крестясь рукой неторопливой
Шепча знакомые слова
Казалось ей, что за окном прикрытым
Её зовут и плачут небеса.
Что тяжкий воздух камнем погребальным
Стянул измученную грудь
Что брат в пространстве океана
Усталый, завершает путь.
«Дух мятежный успокой!
И небесною рукой окропи дорогу муки,
Помоги мне Михаил!
И мечом небесных сил
Поддержи на поле бранном,
И покрой своим крылом
Твой пустынный белый дом.
Воина поставь на страже!
Пусть он огненным перстом
И сияющим крестом
Странникам пути укажет».
А в небе зазвенела жалобно струна.
Пустынная горячая страна
Залилась белым нестерпимым светом.
Над расцветающим рассветом
Большого корабля скользили паруса
Бесшумно рассекая небеса.
Владычице казалось, что дремота
Нежданно оковала тело,
Что чьи-то крылья движутся у плеч;
Что близок гость и близок кто-то,
Кого звала, молилась, но надежда,
Что вновь увидит уж давно исчезла.
И ей почудилось, что от последнего предела
Её послан щит, ей послан меч.
И вздрогнула. Очнулась. У ворот
Стучал, стучал и требовал Мельмот!
И шелестом незримых крыл
Весь белый домик он накрыл,
Луч солнца вспыхнул, тени растворились
Холмов далёких и причудливых рисунок
Причудливо лежали на песке.
И вышла женщина на двор;
И встретила спокойно мёртвый взор
Скитальца вечного. И поклонилась в пояс.
А сердце вздрогнуло, быстрей в груди забилось:
Незримый кто-то возвещал трубой
Бой роковой, неотвратимый бой.
«Войди мой брат, покоя ты достиг.
Твой это дом. Да охранит тебя Архистратиг своим крылом.
Здесь тишина навеки поселилась;
Всё смолкнет здесь: твои паденья, муки, дела, грехи —
Шум жизни всей.
Оставь же у порога кары груз.
Забудь о днях и о тревогах.
Никто не омрачит твоих покойных встреч земной тоской.
Я здесь давно поставлена стеречь людской покой».
Будто нежная мать,
Призрак долгих ночей разогнала,
И утешила словом и взглядом.
Всё стихло, замерло. Она ввела скитальца в тишину,
Вот комната, лампада свет зелёный льёт,
И здесь не слышен отзвук жизни дальней
Всё говорит о том, что здесь конец,
Конец его дорогам тяжким.
Мельмот вздохнул, а женщина спросила:
«Не хорошо тебе, ты Божьего терпенья числишь час?
Ты золотой судьбе своих восторгов бремя, подаришь ли?
Отдашь ли на алтарь всё то, о чём ты бредил и смущался?
Взгляни: в оливковых кустах плоды уже созрели
И как далёк от мирной жизни страх,
Он отодвинут ангельской свирелью.
Брат мой, вручи же Господу свой грех
Иль горе, если горе вяжет.
Ведь ты устал? Пусть ныне тише всех,
Твой вздох моей молитвой будет».
Но скиталец непокорный вскинул взгляд:
«Этой Жизни неустанный опыт, изменившая Отцу душа, — всё сомнёт и искалечит топот Мстителя.
Он близится! Спешит! Он у порога жизни вечной!
Хочешь звёзды двигать в небосводе, хочешь молниям велеть упасть?
Опьянеть в бездумье и свободе, и познать над тленным миром власть?
Я даю тебе богатства, царства, —
Только душу вольную отдай,
Ныне власть! Ну, а потом — века мытарства,
Вечный строгий страж у входа в Рай».
Улыбнулась женщина устало:
«Искусить меня нельзя;
Видишь, Божия стезя в этом доме оборвалась.
Мне бы только в дом глухой, заключить навек покой;
Только всё бы миновалось.
В час грядущий, в грозный час,
Видя призраков средь нас,
Захочу к Отцу вернуться.
И тогда мне груз вериг облегчит Архистратиг.
Очи тленные сомкнуться.
Но иной, нетленный взгляд будет видеть, белый ряд
Серафимов, Сил, Престолов; трубным звуком осинять.
Зацветёт простой бурьян, каждый куст средь этих долов.
Здесь останься путник мой.
Я пошлю тебе покой, за тебя молиться стану.
Богу дух твой поручу и с любовью облегчу
Алую земную рану».
«Ангел молитву твою не снесёт» — молвил Мельмот,- «В светлые рощи
Господнего Рая трубы ответят: будь проклят, Мельмот!
Господь отвернётся меня проклиная.
Божественных вестников светлую стаю направит в защиту к тебе.
Пойми же, что ищет Божественный свет — меня.
Осквернителя тайн и законов.
Что я соберу в свой посеянный сев?
Изверженных плевел из Райского лона.
А мстители, с разных земель налетев,
Возьмут мою душу без крика и стона.
Пойми, что молитва твоя оскорбит Отца Вседержителя, его волю благую!
Я буду повержен, я буду разбит, к могиле земной не найду я дорогу.
Знай, помни и прочь все надежды,
Дом мой навсегда, уж давно — где вопли и скрежет железный».
Тогда она склонилась у икон и молвила: «Божественный закон
Я не нарушу. Но Господи, не Ты ль мне дал узнать,
Как просветлеет ярых воинств рать?
Не Ты ли силы и любовь вложил мне в сердце?
Не Ты ли обнажил всю тяжесть кары?
Я вижу, слышу, чувствую о Боже, что Ты закинул сеть.
Для грешного скитальца уж зажглись, уже горят безумные пожары.
Но я молю Тебя, ты сохрани ему сияющие призрачные дни,
Росу, молитву, воздух, ветер… прошу я грешная не для себя,
А за любимого, вдохни в него молитву.
И ту любовь которая снимает все печати.
Помни и верь: Душа — это таинство Божье.
И только Душа средь этой медлительной ночи
Стремиться спеша от жизни — к обители Отчей.
И если тебя я любила, любовью сгорая,
То, душу губя, с тобой не достигла б я Рая.»
Тогда Мельмот главой поник,
Униженный, безвольный;
А в окна лился птичий крик
И сыпал звон монах-старик
С высокой колокольни.
И ветер шелестел в листах
Священных книг на аналое
С улыбкой скорбной на устах
Мельмот шептал про тёмный страх,
Про чувство гибельное, злое.
Потом склонился тихо он
Перед Владычицей спокойной;
Хотел под колокольный звон
Он повести былых времён
Поведать женщине достойной:
«Давно устал я; и давно, давно
Не Божья власть над сердцем тяготеет.
Дух, изменив, надеяться не смеет,
Возврата нет, теперь мне всё равно.
Всё это было в юности; тогда
Я нес печать Божественного дара.
Я понимал, как мучит душу кара,
Предчувствие Господнего суда.
Но знанье тайн, но скрытый смысл судьбы
И власть без меры сердце мне пленили;
Я человеческой поверил силе,
И я забыл, что Божьи мы рабы.
И дух мой был восторгом опалён
Когда я нарушал закон пространства,
И своевольно рушил постоянство
Господних чисел, вмеренных времён.
Я был везде; огромная земля
Казалась мячиком, игре покорным;
Не волею и не трудом упорным
Я проникал в пещеры бытия.
Могущество безмерное купил
Я неоплатной роковой ценою.
О женщина, я ничего не скрою:
Ценою помощи проклятых сил!
Душа моя не Божья. Близок срок.
И подойду к последней я потере,
И распахнутся проклятые двери,
И я паду. Я слишком много мог.
Как я устал. К чему для сердца власть?
Покоя только дух смятенный ищет.
Устами раз коснуться Божьей пищи
И если неизбежно, то упасть.
Ты жалуешь меня? И смотришь ты без злости.
Прощаешь, молишься и веришь мне.
Ты думаешь, что есть ещё надежда?
Так слушай же, изведавшая жалость к поверженному в ад.
Смертной муки слепая усталость
Острой болью пронзила мне кости.
Можешь ты исцелить моё горе:
Было сказано мне в договоре,
Что равно покупатель оценит
Дух иной, что Мальмота заменит.
Душу, душу отдай за меня!
Поменяйся судьбою со мною.
Только этой проклятой ценою
Ты избавишь меня от огня.
Жизнь долгую, богатство, силу,
Я всё отдам тебе, взамен твоей могилы,
За смерть спокойную твою.
Ты так добра и людям будет только благо,
Та власть запретная дана».
И шепнул: — «отвечай».
Ветер принёс: — «отвечай».
А колокол бился высоко,
Будто в Божественный Рай
Хотел достучаться до срока.
И шепнул: — «говори».
Пели пески: — «говори».
И ринулись с бешенным воем,
Тёмные силы земли
На ангелов огненным роем.
Молись, молись, молись небесная высь!
И сонмы Божественных сил помогут тебе.
Вот битвы священной достиг Архистратиг.
Победно трубит Михаил.
Внемли трубе.
Забудь, забудь, забудь
Свой горестный путь;
И душу свою не спасай
Пусть ангел спасёт.
Пой лишь Господню любовь
Воспой, славословь Господню мудрость и рай…
Туда твой крылатый полёт.
Вечерней жертве молитва.
Господь открывает небесные раны
И кровь из них сочится.
Не тихнет дикая битва,
И отзвук доносится в дальние страны.
О чём же молиться?
Рази! И летит стрела. Пали тела.
Рази! И сцепились бойцы. Звенит тетива. Блестят венцы.
Рази, рази! И крылья белые и алые сплетены!
А слабые, усталые уже сметены!
В бой, бой, бой, зазывает трубой
Предводитель Божественных сил
Архистратиг Михаил!
Защити, защити, пламенный Херувим,
От Божьих полей прилети и тучи уже сметены.
Бой завершён у белой стены высокого дома,
Средь молний и грома.
И стихло всё. Вечерело…
И поднялись суровые глаза
Взглянули неподвижно на Мельмота.
Так смотрят только в церкви образа
На жизнь, где труд, и страсти, и забота.
Мельмот молчал, как будто приговор
Он должен выслушать, как подсудимый.
В тревоге опустил он долу взор,
Маяк блистающий и нестерпимый.
И тихо прошептала женщина:
«Мельмот, я давно готова. Мне блага не надо.
Я согласна нести твой грех.
Благословенна отрада пасть за любовь ниже всех.
Ты устал, мы равны перед Богом.
И душа моя той же цены.
Я без радости приму твою награду,
Плату за неё без скорби я отдам.
За высокую и крепкую ограду
Можно ль достучаться нам?
Истлевает время, я не жду событий
И не всё ль равно, с кем заключаю торг,
Не ищу прозренья и открытий,
Верю в тайну и в Божественный восторг.
На весы бросаю с радостью и грустью
Я судьбу мою.
Беру твою взамен.
Тайна наша нам поможет долететь до устья,
И услышать Ангела трубу.
Встретимся ль? Прощай. Не бойся больше кары.
Жизнь твою печальную сквозь скрежет и пожары,
Унесу я в край где завершится суд.
Пусть не гаснут в страхе пламенные очи,
И тебя из вечной и палящей ночи
Выведет любовь, Мельмот».
И руку дала, прошептав: «будь покоен».
Пожатьем её, он договор закрепил.
И в тоже мгновенье, в небе сияющем,
Пламенный воин, в златую трубу вострубил!
Из огненной тучи дождь золотой
Нежданно пролился над стихшей землёй.
Кто-то вздохнул, зарыдал на прощанье,
Когда же очнулась земля,
Омытая утренним светом
И пели как прежде цикады
Так тихо вдруг стало…
Мельмота обвила прохлада хрустальных ручьёв,
Господних садов.
«Так вот где отрада, прошедшим круги бытия-ада?
Я счастлив, свободен…»
Он умер.
И колокол всех созвал
Об усопшем помолиться,
В церкви каждый прошептал:
«Праху прах да возвратится».
В озаренье белых свеч все молились:
«Дай надежду светлых встреч спящему в земле могилы,
Успокой, Господь мой, Твоего раба в Раю,
Где сияют праведники, как светила,
Хоть и попрал он волю всеблаженную Твою,
Ты прости его. Ты милость, свет и сила.
Душу со святыми упокой,
Там где нет болезни и ни стона,
Где раскинут Рай прохладный Твой
Над спокойной синью небосклона».

Песня четвёртая

В белом доме ничего не изменилось,
Так же дни текли на берегу пустынном,
Так же женщина по вечерам молилась
Об усталых путниках голубой святыни:
«Были мы по-прежнему как дети,
Каждый раз, когда сходились вместе,
Нам казалось, что незримый третий
Шепчет о Божественной Невесте,
И что шелестит над нами покрывало
Непорочной голубой Царицы.
Сердце, что так долго уставало,
Было в силах радостно молиться.
Мы внезапно сразу замолкали
Встретив женщину с седыми волосами
На дворе, иль в полутёмной зале,
Окружённую, как нимбом, чудесами.
Только по ночам казалось, к изголовью
Кто-то припадал и со скрежетом и стоном,
Путал сны разгоряченной кровью,
Утром уносился с первым звоном.
Слишком, слишком долго пламенела
Вечерами у Владычицы лампада.
Всё молилась, бичевала тело
Та, которой в жизни ничего не надо.
И закрылись тайные тревоги,
Будто мы не в доме, а в дороге,
Будто ангелы наш сон не сторожили.
Много времени прошло… не знаю.
Может годы или только дни,
Были так похожи все восходы,
И заходы солнца были так легки.
Может быть, что сверстники седые
Встретят нас всё в том же доме,
Кажется, что мы в нём жили,
И мы были очень молодыми.
Нас не узнают, не предложат пищи,
Ведь мы неведомой страны пророки,
Мы говорим на непонятном языке.
Но мы расскажем, что близки закаты,
А может уж близки и сроки,
Что мы путём уходим ратным навсегда.
Мы прокричим, что воли нет,
Никто о ней и не вспомянет,
И в день назначенный,
Смерти уплаченной
Минута настанет.
«Помилуй, Владыко, помилуй Отец!
Гибель идёт,
Это тёмный конец.
Последний полёт».
Или колокол ударил где-то?
Может волны голубого света
Налетели, утопили белый дом?
Латы воинов сверкнули на песке сухом
И исчезли. Только пыль крутится,
Да олива низко наклонясь,
Зашептала и заговорила
О могуществе бесплотных сил.
Полночь разорвалась криком,
В окнах замерцали светлячки
Гибельной жуткой приметой
Призрак средь церкви возник.
Умирает Владычица ныне.
Пойте колокола!
О голубой святыне, о тихой пустыне.
Пойте колокола!
Душу торжественным пеньем
Встретьте за гранью живого,
Милость её прегрешеньям
Просите у Господа Слова
«Господи, мы ничего не можем, — Ты нам помоги!
Даже на предсмертном ложе, нас окружают враги.
Милость Господню пошли незлобной, — И охрани!
Дух её в Твоей тиши загробной,
В смертной тени.
Боже милости, Владыка мира, Боже людей,
Ныне дух её стучится сиро, у Райских дверей.
Бытие, Законодатель строгий, Благостный царь —
Пусть усопшую сегодня на пороге
Встретит ключарь».
И раздвинулось небо.
Ангелов Божественный собор
Лик Господних воинов бесплотных
Окружили царственный предел.
Здесь средь пламени почила Сила.
Каждый смертный опустил свой взор,
И летели стрелы Михаила,
Серафимов шестокрылых ряд.
Пламеносцев, воинов небесных,
Многоокий образ, — Херувим,
В озареньи солнц иных чудесных
И Престолы Божьи, что блюдут завет, —
Столп таинственный, неопалимый.
И Господства, те что учат нас,
Как нам покорять земные страсти,
Или искушенья отражать,
Исполнители Господней воли,
Силы, немощь взявшие от нас,
И врага связующие Власти,
Вознеслись, как Божьих войнов рать,
Пламенные на лазурном поле,
Возвещают, благодать Отца.
Ангелы, — хранители живущих,
Звуки гуслей, голосов и лир
Воспевают силою небесной,
Яркий блеск Господнего венца.
Нестерпимый свет веков грядущих.
Тайна!
Господь, триединый Господь.
Бог, безначальный Отец, Сын предвечный,
Взявший от Девы нетленнейшей плоть.
Дух Утешитель, благой, бесконечный.
Тайна!
Господних даров благодать,
Огнём искупленья пронзившая кости,
Навеки не в силах победно восстать,
Враг задыхается в гневе и злости.
Любовь, источает источник живой,
И вечную жизнь, и грехам отпущенье.
Идите с опущенной низко главой.
И кайтесь, и ждите Господня прощенья.
Но чашу надежды потянет лишь кровь,
Голгофская кровь, источник нетленья,
Судимый, прощенный, Христа славословь,
Христовую волю, Оплот и Спасенье.
Слышишь?!
Из земли извергся огненный поток,
Опоясал твердь кольцом огня и гула.
Вышли в предрешённый срок
Слуги Вельзевула!
Бледный лик, сокрытый мраком крыл,
Мёртвый взор и безнадёжный вопль
Будто в неподвижности застыл
В муке неизбежной.
Прямо к Господу, в запретный Божий взгляд,
Устремились очи мудрые и злые.
Реки, как всегда, горят, горят
В грани вековые.
Не в надежде боя, смерти и побед,
Даже не в надежде отдыха от брани,
Встретил он Господень свет
У небесной грани
И вот от отчизны забытой,
Душа, проходящая сроки,
Пред Господом Ангел Хранитель,
Просил отворить ей обитель Господнего Царства.
И смолк.
Ждала, отворятся ль ворота?
Дорогой, замедленной, тесной и колкой,
Босая, в крови и страданьях
Шла тихо, и голову низко склонила,
И опустила бессильные руки.
Покорно на вечную гибель и муки
От жизни и солнца она уходила.
Душа ожидала, страдала, металась
Но хлынул поток огневой,
Свершавшую путь он навек поглотит.
И подал знак Князь бездны,
И двинулись вестники черные,
Вихри тлетворные.
Душа заметалась в тоске бесполезной,
Вот хлынул поток огневой,
Он её поглотил, а
Мститель победно трубил:
«Пусть ликует ад!»
Нет пути назад той, что свершила торг.
Райских дней восторг и светлый лик Отца,
И яркий блеск венца,
Продала Она! Отдала Она!
Пламени стена, заградит ей путь.
Рая не вернуть!
Но Ангел, Ангел переплыл
Поток огня ладьёю белой,
Врага он отражает стрелы,
Широким взмахом белых крыл.
Он обнял Её, подхватил налету,
Из пламени вынес и вот уже Ангел
С весами стоит. Он будет судьёй:
— Ты изменила Создателю?
— Да.
— Ты отреклась от блаженства и Рая?
— Да. Я отреклась от Него навсегда,
И плачу, о Божьих садах вспоминая.
— Поведай же грех Судие своему.
Скажи мне, кто был искуситель?
Зачем поменяла на гнев и тюрьму
Ты Божью любовь и Господню обитель?
Поведай. Ведь судит тебя сам Господь.
Чего ты хотела: богатства иль власти?
Иль победили смятённую плоть
Земные надежды, восторги и страсти!
— Нет, Судья мой. Я всё также чиста.
И дух мой восторгом земли не взволнован.
Но как далеко от Христова креста
Томится Он мукой и скорбью прикован.
И вострубил Архистратиг.
И поднялся суровый мститель.
Лукавый князь и обвинитель
Пред Божью славою поник.
И молвил: «Раб твоих рабов
Бессилен я и не опасен.
Скитаюсь, темен и безгласен.
Лишь около земных гробов.
Но Ты, Ты сам мне отдал власть
Над нарушителем завета.
До нового дневного света
Забывшим надлежит упасть,
И эту душу примет ад,
Как реки воду принимают,
И никогда не возвращают,
В то русло старое, назад.
Да, отреклась Она сама,
И вольно предалась мне в руки.
Скажи, Творец, какие муки
Несёт её вина?»
И вновь вострубил Михаил.
Небесных долин вечный житель,
Сияющий Ангел Хранитель
Пред Господом взор свой склонил.
«Она отдала душу даром.
И не богатство и не власть
Заставили предаться карам
И перед тихой смертью пасть.
Она была всегда богата,
В любой стране могла найти
Ночлег, привет спокойный брата
И отдых в длительном пути.
И путь её повит был славой!
О белом доме знали все.
Ей поклонялись звери, травы, птицы,
Сверкая в утренней росе,
Ей улыбались розы…
И власть её была безмерной.
Она дарила радость всем.
Людей вела дорогой верной,
Покой внушала и любовь.
Любовь — завет единый Бога,
Любовь — смятённых душ оплот.
Но Божий труд — для смертной много.
И соблазнил её Мельмот»
— «Виновна, виновна! Молчи!» —
Воскликнул тогда обвинявший.
И сразу скрестились мечи,
Над женщиной, долу упавшей.
Смятённая смертью раба
Пред Господом Сил говорила:
«Пойми меня. Мельмот устал, он был в отчаянии и плакал.
А Ты мне силу дал,
И я могла нести спокойно бремя кары.
Пусть отдыхает Он. Прости его, оставь на суд другой.
Пусть дух мой поражён,
Пусть ждут меня ещё мученья и удары.
И пусть ликует ад.
Я не возьму назад решенья своего!
Под страхом вечной казни
Я кару за него приму. И без боязни!
Пред Господа лицом
Моим глухим концом
Пусть будет посрамлён лукавый вестник ада.
Он посрамлён навек.
В любви моя награда».
Она перед престолом Божьим преклонилась.
Архангел поднял весовые чаши,
Исчислил скорбь и муки, любовь, прощение…
Всё взвесил на весах и оценил.
Судимая в последний раз молилась
Перед могуществом бесплотных сил.
И воцарилась тишина.
И падали на чаши, как звонкая монета:
Мудрость, ласка, покой, любовь,
И вдруг нашлась измена и снова заменилась на любовь…
Так в бесконечности сравнений взвивалась чаша.
Грехов ли больше или благодати?
Сковала душу женщины покорность.
И голос неземной… Так кто же он?
Провозгласил пределы мукам.
В последний раз, грехи взвились на чаше…
Тут воцарилась тишина
И неземной зов Жениха
Вещал пределы мукам.
Так кончился Ангельский суд.
И с шумом бежал злобный враг
От Божьей темницы и пут.
И небо померкло.
И солнце земное нежданно
Взошло над равниною бранной
Нас, смертных, теплом озарять.
А мы распростёртые в прах,
Судью славословили с пеньем.
И в сердце вошло со смиреньем
Начало премудрости — Страх.