Автор выражает особую признательность сестре Серафиме и всем братьям и сёстрам монастыря Св. Иоанна Крестителя в Эссексе за возможность ознакомиться с вышивкой матери Марии, представление фотокопий с неё, а также за духовную поддержку в этой работе.
Настоящая работа является только частью исследования о м. Марии, которое автор готовит для будущей публикации, при поддержке СПб Высшей Религиозной Философской Школы.
В 1939-1940 гг. м. Мария создала великолепную по исполнению и грандиозную по величине вышивку «Житие Царя Давида» (ее длина 5 м 20 см и ширина 78 сантиметров), и она представляет восемь эпизодов из жизни Царя Давида с центральным изображением самого Псалмопевца и Царя. В настоящее время вышивка хранится в монастыре Св. Иоанна Крестителя, основанном архимандритом Софронием (Сахаровым) в Эссексе (Англия), где мне довелось ее видеть.
По свидетельству мамы м. Марии (Софии Борисовны Пиленко), толчком к появлению этой вышивки послужило следующее: Юра, сын м. Марии, студент Сорбонны, изучавший историю искусств, «принес как-то м. Марии альбом с рисунками знаменитых вышивок королевы Матильды, историю войны Англии с Францией. М. Марии понравился этот старинный стиль… и она сейчас же решила в этом стиле вышить жизнь царя Давида» (сообщение Т. Емельяновой «Истина и Жизнь» N 9, 1998).
Каков бы ни был повод к появлению этой работы, очевидно, личность и житие Царя Давида были для матери Марии тесно связаны с еврейской темой, ведь и сама работа была начата в период гонений на евреев. В то же время, ее содержание этим далеко не исчерпывается.
Интересно, что личности Царя Давида посвящены яркие страницы у Вл. Соловьева и в его статье «Новозаветный Израиль», и в «Истории и будущности теократии». Но если для Вл. Соловьева, сильно повлиявшего на русских религиозных философов, с которыми была связана м. Мария, еврейская теократия, осуществленная при Царе Давиде, является прообразом вселенской теократии, которую он надеялся увидеть на земле, то для матери Марии — Царь Давид был в первую очередь образцом человека, посвященного Богу, прославившего Бога всеми видами своего служения, всей своей судьбою, не говоря уже о его роли в качестве праотца Христа. Нет нужды говорить, что для поэта м. Марии псалмопевец Давид, кроме того, был своего рода архетипом поэта-пророка.
Как и большинство художественных произведений м. Марии, эта вышивка требует толкования.
В первую очередь, конечно, следует найти те места Ветхого Завета, которым соответствуют эпизоды, изображенные на вышивке. Но этим дело не исчерпывается.
Те или иные события Ветхого Завета в церковной традиции очень часто толкуются в свете Евангелия, и именно такое толкование считается наиболее правильным. Нельзя утверждать определенно, что м. Мария имела в виду такое освящение Ветхого Завета и жизни Царя Давида в свете Евангелия, но с другой стороны, я полагаю, что ее произведение не сводится к иллюстрации Ветхого Завета и может быть по-настоящему понято лишь в Евангельской перспективе.
В самом деле, восемь эпизодов, представленные на вышивке м. Марии, в большой степени соответствуют Восьми Заповедям Блаженства из Нагорной проповеди Христа (см. Мф. 5. 3-10). Это особенно видно по четвертому и пятому эпизоду. На одном Давид, несправедливо гонимый Саулом, вкушает хлеба предложения (см. 1 Цар. 21. 4-6), на другом показывает Саулу отрезанный кусок от его плаща (когда Саул заходит в пещеру по нужде, Давид отрезает этот кусок, но самого его не убивает), хотя мог бы (см. 1 Цар. 24. 1-7) В Заповедях Блаженства это соответствует 4-й и 5-й заповеди: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся», и «блаженны милостивые, ибо они помилованы будут». В частности, милость, о которой идет речь в заповеди (как мы видим на примере Давида), должна оказываться не только слабому, но и по отношению к «врагу».
При этом интересно не только указать на это соответствие, но и показать, как Заповеди Блаженства могут быть истолкованы, исходя из вышивки м. Марии.
Что касается Первого эпизода — изображения помазания меньшего сына Иессея пастуха Давида на царство (см. 1 Цар.16.12), то он соответствует заповеди: «блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное»; причем оказывается, что эта заповедь может пониматься в связи с избранием и принятием миссии, возложенной на человека Богом, «нищета духа», в этом смысле есть всецелая отдача себя воле Божией, явление которой по отношению к человеку и есть «помазание на Царство».
Второй эпизод Жития изображает Давида играющим перед одержимым злым духом Саулом (от которого отступил Дух Господень), при игре Давида злой дух отступал от Саула (он на время находил утоление свой муки богооставленностью) (см. 1 Цар. 16. 14-23). Вторая Заповедь Блаженства: («блаженны плачущие, ибо они утешатся») вроде не имеет к этому отношения, но ведь, с другой стороны, Давид доставляет Саулу если и не то утешение, о котором говорится в Нагорной проповеди, то хотя бы утоление его муки. Так что «тень» соответствия есть. К тому же ведь в центре этого эпизода не Саул, а Давид, Давид (уже помазанный на царство) не стремится отобрать его у Саула, в отношении мучающегося Саула Давидом движет искреннее сострадание, его игра это своего рода плач по Саулу. Очевидно, так"плачущий" Давид и получает «утешение» Духом Святым, исполняясь которым, он приносит утешение и Саулу.
Здесь соответствие тоже очевидно, как и в Третьем эпизоде -победы Давида над Голиафом (см. 1 Цар. 17), соответствующей Третьей Заповеди: «блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». Кротость, при этом понимается вовсе не как пассивность в отношении зла и некая приниженность, но как всецелая отдача себя делу Божию и надежда только на Бога, а не на «доспехи и оружие Сауловы» (земную власть и силу), такую интерпретацию мы находим и у Вл. Соловьева в «Истории и будущности теократии», и в статьях и стихах самой м. Марии (ср. «Какой Давид сегодня отсечет/ у Голиафа голову, сначала /Державных лат отбросивши почет» — поэма «Духов День»). Кротость это не пассивность, а победа над гордыней (Голиафом), победа, которая позволяет Давиду «наследовать землю», став царем Израиля, прообразом «иудейского Царя» Христа, победившего гордыню Сатаны на Кресте и унаследовавшего всю землю, все языки.
Интерпретировать в контексте вышивки можно и Четвертую Заповедь Блаженства. Страдающий от земной несправедливости, гонимый Саулом Давид, находит правду небесную — он получает от священника Ахимелеха хлебы предложения — прообраз причастия, что является проявлением по отношению к Давиду любви со стороны священника, ради человека нарушившего установленные правила (ибо хлеба предложения предназначались только для священников). В Евангелии, как известно, этот эпизод служит Христу иллюстрацией того, что ради любви могут быть нарушены религиозные установления (см. Мк. 2.26). Мать Мария не раз в своих статьях также подчеркивала абсолютные приоритет любви по сравнению со всеми церковными правилами. То чем насыщается, гонимый человеческой нелюбовью Давид, — это, собственно говоря, — любовь! Хлебы предложения являются для него материальным выражением любви, это и есть та правда, которой он насыщается. Как известно, Ахимелех поплатился кровью за любовь, оказанную Давиду, то есть она в буквальном смысле оказалась жертвенной (см. 1. Цар. 22. 16).
Шестой эпизод изображает Давида, скачущего от радости перед ковчегом Завета и его жену Мелхолу, которая не смогла вынести, что он «обнажился» перед служанками и рабами (см. 2 Цар. 6.16-23). Лицемерие Мелхолы, неспособной на чистую радость, здесь противопоставляется юродству, простоте и чистоте Давида, пляшущего пред Господом, что по-своему может быть соотнесено с 6-й заповедью: «блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят».
При этом Боговидение оказывается неразрывно связанным с незнающей стыда радостью, изливающейся на окружающих, своего рода юродством, о котором не раз писала м. Мария. Кроме того, поскольку Божиим ковчегом в церковной традиции именуют Деву Марию (Дщерь Давидову, как Ее в «Духовом Дне» величает и м. Мария), то радостное «скакание» Давида перед ковчегом, очевидно, может быть понято как прозрение Боговоплощения. При этом Мелхола, посмеявшаяся над мужем, оказалась исключена из предков Иисуса Христа, была наказана бесплодием.
Менее очевидны другие соответствия, но все же попробуем их провести.
Наконец седьмой эпизод Жития изображает Давида, который смотрит на Вирсавию (см. 2 Цар. 11.2). Но само «купание Вирсавии» весьма необычно. Вирсавия предстает у м. Марии не обнаженной, а одетой (причем по бедной одежде — блузке и юбке — она напоминает скорее бедную русскую эмигрантку). Она моет голову в каком-то тазу, поставленном на табурет. На вышивке изображен момент, когда с опущенной над тазом головы по пучку ниспадающих волос стекает вода.
Какое отношение этот эпизод имеет к седьмой заповеди? Заповедь звучит так: «блаженны миротворцы, ибо они сыновьями Божиими нарекутся» — ответить на этот вопрос трудно.
С другой стороны, следует иметь в виду, что миротворчество в православной традиции всегда понималось в первую очередь духовно: нельзя, прежде не примирившись с Богом, быть истинным миротворцем. Примирение же с Богом соотвествует таинству крещения.
Окунание головы в воду в этом смысле может пониматься как образ отказа от своего «Я» в пользу Христа, являющимся нашим подлинным Главою. Тот же смысл имеет и слезное покаяние, по слову Отцов -«второе крещение». Кроме того, важен сам факт, что Красота у матери Марии является в своем смиренном виде, когда волосы — символ красоты — не распущены, а собраны в единый пучок «святой» водой. В отношении так «купающейся» Вирсавии Давид выступает уже не как охваченный вожделением, а как свидетель Божественного таинства. Если же вспомнить теперь историю Давида и Вирсавии, то в контексте Библии и церковной традиции существо этой истории, ее «тело» — в принесении Давидом покаяния (50-й псалом, образец примирения человека с Богом). Купание Вирсавии у м. Марии, я думаю, в свернутом виде и дает представление одновременно и о самом «купании», и о примирении человека с Богом.
Интересно, что седьмой эпизод идет сразу вслед за шестым — «скакания» Давида перед ковчегом. При этом мужской и женский «персонажи» меняются местами: в шестом Мелхола смотрит свысока на Давида, а в седьмом — Давид смотрит сверху на Вирсавию. Изображенная в смиренном преклонении головы Вирсавия, собственно, и становится той, кто вместо Мелхолы даст Давиду потомство, от которого по плоти произойдет Христос. Именно через Вирсавию «праотец» Давид станет во Христе «сыном Божиим». То есть то сыновство, о котором говорится в Заповеди: «блаженны миротворцы, ибо они сыновьями Божиими нарекутся», — даруется Давиду во Христе через Вирсавию и принесённое покаяние.
В свернутом виде эта тайна, кажется, и присутсвует у матери Марии. При этом само рождение Христа Дщерью Давидовой, безусловно является вершиной примирения людей с Богом, когда в Рождестве был возвещен «на земле мир и в человецех благоволение».
Последний, Восьмой эпизод, изображает Давида на смертном одре, непосредственно перед этим он завещал потомкам праведно править в страхе Божием и поверил им последние тайны о завете Бога с домом Давидовым (см. 2 Цар. 23. 5-6); восьмая же заповедь блаженства: «блаженны изгнанные за правду (буквально «праведность»), ибо их есть Царство Небесное». На первый взгляд соответствия мало. Если же взглянуть поглубже, то саму смерть можно понять как «изгнание» духа человека из неспособной его нести ветхой плоти. Царь Давид, пророчествующий Духом Святым о вечности завета Бога с его домом, в конце своей праведной жизни, оказывается «помазанным» Св. Духом уже непосредственно от Бога, а не через пророка Самуила как в первом эпизоде жития. Так Давид на смертном одре вновь является как помазанник, но уже не на земное царство — тень Царствия Небесного, — которое он покидает, а на Царствие Небесное, безусловно, связанное для м. Марии с рождением Христа — Сына Давидова.
Царь Давид, умирая как Царь земной, спасается в имеющем родиться Христе, о чем на вышивке свидетельствуют сложенные на крест на груди руки. То, что Царь Давид в момент кончины уже чужд этому миру («изгнан» из него), видно на вышивке и по контрасту между спокойствием Давида на смертном одре и горем, тревогой, смутой и внутренней враждой, которую отображают, окружающие его.
Теперь следует сказать и о центральном образе вышивки — изображении самого Псалмопевца, Царя и Пророка Давида, держащего в руках Псалтирь и облеченного в царские одежды. Это Давид во славе, прославленный во Христе Его праотец, удостоенный Царствия Небесного. Вспомним заключительные слова Заповедей Блаженства: «радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах» (Мф. 5. 12).
Итак, в основном соответствие эпизодов вышивки матери Марии Восьми Заповедям Блаженства можно считать доказанным.
Тем не менее, характер этого соответствия не механический. Мы не можем даже утверждать, что он сознательный. Скорее всего, здесь имел место тот род вдохновения, который, укореняя произведение искусства в парадигме христианской культуры, делает сам акт творчества свободным выявлением неких божественных тайн. С другой стороны, произведение матери Марии может помочь нам постичь глубины евангельского учения, имеющего самостоятельную духовную ценность.