Встреча с А. Блоком
Встреча с А. Блоком. Ул. Декабристов (Офицерская), 57
Первая встреча 16-летней гимназистки Лизы Пиленко с уже не просто известным, но всеми любимым поэтом Александром Блоком произошла на одном из литературных вечеров осенью 1907 года. Личная встреча — в квартире поэта (Галерная ул., 41) 6 февраля 1908 года. Об этой встрече мать Мария рассказала в очерке «Встречи с Блоком» (1936 г.).
Александр Блок. 1907 г.
«Странное чувство. Уходя с Галерной, я оставила часть души там. Это не полудетская влюбленность. На сердце скорее материнская встревоженность и забота. А, наряду с этим, сердцу легко и радостно…»
Через неделю Лиза получит ярко-синий конверт. В нем стихотворение и короткая приписка. Стихотворение всем хорошо известно. Его щедро цитируют в статьях и учебниках литературы:
Когда вы стоите на моем пути,
Такая живая, такая красивая…
Стихи, как пишет мать Мария, обидели. Тон их показался холодным и поучительным. Лиза разорвала письмо. А в нем были серьезные, искренние слова: «Если еще не поздно, то бегите от нас, умирающих». В этих невольно вырвавшихся словах Блока разгадка и их последующих отношений, да и всей жизни поэта. 6 февраля 1908 года, в день прихода Лизы, им было написано и второе стихотворение: «Она пришла с мороза…». Оно вошло в книгу Блока «Фаина», которую он посвятил своей возлюбленной, актрисе Н. Н. Волоховой.
Смеем предположить, что и это стихотворение навеяно приходом Лизы Пиленко. И такому предположению есть серьезные основания. К февралю 1908 года отношения Блока и Волоховой уже шли к разрыву. В марте они навсегда расстанутся. Бурный и страстный роман их продолжался почти два года. В нем было все — поцелуи «на запрокинутом лице» и «ночь мучительного брака»…
Стихотворение же «Она пришла с мороза» передает чувство, охватившее героев мгновенно, бессознательно. Еще ничего вслух не высказано, только завибрировали внутренние токи, заискрились первые намеки:
Я заметил, что она тоже волнуется
И внимательно смотрит в окно.
Оказалось, что большой пестрый кот
С трудом лепится по краю крыши,
Подстерегая целующихся голубей.
Я рассердился больше всего на то,
Что целовались не мы, а голуби,
И что прошли времена Паоло и Франчески.
Наталье Николаевне Волоховой к моменту написания стихотворения шел 31-й год. Лизе Пиленко едва исполнилось 16. Франческе было чуть более 20-ти. В контексте этого стихотворения понятна обида Лизы на письмо. Она пришла к поэту не только получить, как писала уже будучи монахиней, ответы на смысл жизни, но и признаться в любви. И Блок не остался равнодушным к ее юной, просыпающейся плоти. Но: «Разве я обижу Вас? /О, нет! Ведь я не насильник,/ Не обманщик и не гордец…»
Этот невольный возглас: «О, нет!» так много раскрывает в потаенном Александре Блоке и в том страстном (к счастью, скрытом для нас) монологе девочки, пришедшей к нему февральским днем 1908 года.
И, наконец, последнее. Волохова была очень тонкой, высокой женщиной, с осиной талией. Ходила, точнее, ступала бесшумно, медленно, тихо шурша шелками длинной юбки. Не на сцене, а в столичных салонах и гостиных говорила тоже медленно и певуче.
Блоку она часто виделась опасной и влекущей: «Вползи ко мне змеей ползучей, в глухую полночь оглуши, устами томными замучай, косою черной задуши». А в стихотворении:
Она пришла с мороза,
Раскрасневшаяся,
Наполнила комнату
Ароматом воздуха и духов,
Звонким голосом
И совсем неуважительной к занятиям
Болтовней.
Ритмика, рубленые строки стихотворения передают молодость, порывистость героини. Ее неудержимую энергию, которой она тут же «наполнила комнату». Подруги Лизы отмечали, что она была как сгусток энергии, вовлекая ею все и всех вокруг. Она никогда «не могла сидеть спокойно». Все время в движении, в вихре, в действии.
Она немедленно уронила на пол
Толстый том художественного журнала,
И сейчас же стало казаться,
Что в моей большой комнате
Очень мало места…
Современники отмечали, что мать Мария «обладала невероятным «присутствием». Было ощущение, что в комнате просто уже места не хватает. Как вошла она в комнату <…> — просто тесно стало» (М. А. Струве).
Да, Блок в феврале дарит Волоховой сборник «Земля в снегу», куда вошли «Снежная маска» и «Фаина», а значит и стихотворение «Она пришла с мороза». На дарственном экземпляре он оставил надпись: «Позвольте поднести Вам эту книгу — очень несовершенную, тяжелую и сомнительную для меня. Что в ней правда и что ложь, покажет время, Я знаю только, что она не случайна, и то, что в ней не случайно, люблю». Кстати, в цикл «Фаина» Блок ввел и стихотворение, которое прислал Лизе в ярко-синем конверте. Второе утаил от нее. Уж слишком оно противоречило тому назидательно-нравоучительному тону, которое пронизывает ей посвященное: «Когда вы стоите на моем пути…»
Сюда, на Офицерскую, Елизавета Юрьевна впервые придет осенью 1914 года, сразу же, как только вернется из Анапы. По тому, как замешкалась горничная, говоря, что хозяин будет в 6 часов, поняла: Блок дома и хочет подготовиться к встрече. Время до 6-ти она провела в Исаакиевском соборе. Забившись в темный угол, думала о Блоке, России, о ее последних сроках и о Христе, все искупляющем.
В 6 часов она у поэта. И снова разговоры о России, войне, Христе… Ушла Елизавета Юрьевна с Офицерской в пять утра. На следующий день она снова у Александра Блока. Потом еще день. И еще… Все эти ночные встречи и разговоры слились для нее в единую встречу и в единый разговор: «Кто вы, Александр Александрович? Если вы позовете, за вами пойдут многие. Но было бы страшной ошибкой думать, что вы вождь. Ничего. Ничего у вас нет такого, что бывает у вождя. Потому что сейчас в вас как-то мы все, и вы символ всей нашей жизни, даже всей России символ. Перед гибелью, перед смертью, Россия сосредоточила на вас все свои самые страшные лучи, — и вы за нее, во имя ее, как бы образом ее сгораете. Что мы можем? Что могу я, любя вас?
Потушить — не можем, а если и могли бы, права не имеем; таково ваше высокое, избрание — гореть. Ничем, ничем помочь вам нельзя».
Согласитесь, не каждому по силам такое выслушать. В передней, провожая ее, он как-то по-особому спокоен, и она подсознанием чувствует, что надвигается что-то неумолимое. Когда Елизавета Юрьевна пришла на следующий день, Блока дома не было.
Для нее лежала записка: «Простите меня. Мне сейчас весело и туманно. Ушел бродить. На время надо все кончить. А. Б.»
Она осталась его ждать. На лестнице. Ждать пришлось долго. Только под утро услышала тяжелые шаги. Вошли в квартиру, и Елизавета Юрьевна тут же начинает торопиться. Он не задерживает, только просит: «Я хотел бы знать, что часто, часто, почти каждый день вы проходите внизу под моими окнами. Только знать, что кто-то меня караулит, ограждает. Пройдите, взгляните наверх. Это все». Похоже, это была их последняя встреча:
Смотрю на высокие стекла,
А постучаться нельзя;
Как ты замерла и поблекла,
Земля и земная стезя.
Над западом черные краны
И дока чуть видная пасть;
Покрыла незримые страны
Крестом вознесенная снасть.
………………
Не жду ничего я сегодня:
Я только проверить иду,
Как вестница слова Господня,
Свершаемых дней череду.
Я знаю, — живущий к закату
Не слышит священную весть,
И рано мне тихому брату
Призывное слово прочесть.
Смотрю на горящее небо,
Разлившее свет между рам;
Какая священная треба
Так скоро исполнится там.
В начале июля 1916 года, узнав о мобилизации, она посылает Блоку письмо, спокойное и даже торжественное. И хотя в нем много слов о ее любви и нежности к нему, но они скорее указание на родство и единство духа, но не на страсть: «Итак, если Вам будет нужно, вспомните, что я всегда с Вами, и что мне ясно и покойно думать о Вас. Господь Вас храни. Елиз. Кузьмина-Караваева», И в конце приписка: «Мне бы хотелось сейчас Вас поцеловать очень спокойно и нежно».
И сразу же она получает ответ, с укоризной: «Я теперь табельщик 13-й дружины Земско-городского союза. На войне оказалось только скучно. <…> Какой ад напряженья. А Ваша любовь, которая уже не ищет мне новых царств. Александр Блок».
Елизавете Юрьевне этот бы тон писем — торжественный и отстраненный — продолжить. И мы, кто знает, имели бы еще не одно эпистолярное послание поэта! Но увы, она не выдержала, тот же час взорвалась неукротимой страстью:
«20. VП. 1916. Дженет.
Мой дорогой, любимый мой, после Вашего письма я не знаю, живу ли я отдельной жизнью, или все, что «я», — это в Вас уходит. Все силы, которые есть в моем духе: воля, чувство, разум, все желания, все мысли — все преображено воедино и все к вам направлено. Мне кажется, что я могла бы воскресить Вас, если бы Вы умерли, всю свою жизнь в Вас перелить легко. Любовь Лизы не ищет царств? Любовь Лизы их создает, и создает реальные царства далее, если вся земля разделена на куски и нет на ней места новому царству. Я не знаю, кто Вы мне: сын ли мой, или жених, или все, что я вижу и слышу и ощущаю. Вы — это то, что исчерпывает меня, будто земля новая, невидимая, исчерпывающая нашу землю…»
26 июля Елизавета Юрьевна пошлет ему новое письмо, потом еще и еще… Но она не получит ответа ни на одно. Ее последнее письмо из Петрограда, куда она приезжала (в последний раз) весной 1917 года, тоже осталось без ответа. Им она прощалась с Блоком:
«Дорогой Александр Александрович, <…> мне хотелось бы Вам перед отъездом сказать вот что: я знаю, что Вам скверно сейчас; но если бы Ва даже казалось, что это гибель, а передо мной был бы открыт любой другой самый широкий путь, — всякий, всякий, — я бы все же с радостью свернула с него, если бы Вы этого захотели. Зачем — не знаю. Может быть, просто всю жизнь около Вас просидеть…»
За крепкой стеною, в блистающем мраке
И искры, и звезды, и быстрые знаки,
Движенье в бескрайних пространствах планет;
Жених, опьяненный восторгом и хмелем,
Слепец, покоренный звенящим метелям,
Мой гость, потерявший таинственный след.
Пусть светом вечерним блистает лампада,
Пусть мне ничего от ушедших не надо,
И верю: он песни поет во хмелю, —
Но песни доносятся издали глухо;
И как я дары голубиного Духа
Не с ним, не с ушедшим в веках разделю?
Мой дух истомился в безумье знакомом;
Вот кинул ушедший серебряным комом
В окно; и дорога в метель увела.
Смотрю за стекло: только звезды и блестки.
Он снова поет на ином перекрестке.
Запойте же золотом колокола.
С осени 1917 года у нее начнется новая жизнь. Она вступит в партию эсеров, станет Городским головой Анапы, затем комиссаром в большевистском правительстве; примет участие в подготовке VIII съезда партии эсеров, по заданию которой объездит многие города России; окажется вовлеченной в подготовку террористических актов, будет арестована белыми, приговорена к расстрелу, на защиту ее поднимутся писатели, священники, общественные деятели; в 1919 году выйдет замуж и через год навсегда покинет Россию.
В изгнании мать Мария не раз вернется мыслями к Блоку, помянет его в год пятнадцатилетия со дня смерти, посвятив ему очерк «Встречи с Блоком», часто будет рассказывать о нем молодежи РСХД.
И в лагере Равенсбрюк она не раз будет вспоминать поэта, Россию, Петербург.
Прощайте, берега. Нагружен мой корабль
Плодами грешными оставленной земли.
Без груза этого отплыть я не могла б
Туда, где в вечности блуждают корабли.
Всем, всем ветрам морским открыты ныне снасти.
Все бури соберу в тугие паруса.
Путь корабля таков: от берега, где страсти,
В бесстрастные Господни небеса…
