Мать Мария, Mère Marie

Свобода как искушение

Анна СПИВАК беседует с Ксенией Кривошеиной

Опубликовано в пражском журнале «Русское слово», 2017. № 9

В издательстве «Алетейя» летом 2017 года вышла книга Ксении Кривошеиной «Оттаявшее время, или Искушение свободой». Мы поговорили с автором о советской и постсоветской России и о том, почему нельзя забывать прошлое.

— Как бы вы определили жанр своей книги: это мемуары? публицистика? художественная проза?

— Моя книга «Оттаявшее время, или Искушение свободой» — это воспоминания, и название точно отражает суть описываемых событий. Я родилась в Ленинграде, застала сталинские годы, оттепельные хрущевские и застойные брежневские, вернулась первый раз из эмиграции уже в Санкт-Петербург. Двадцатый век России стал тяжелым испытанием и для мира, и для каждого русского человека: искушению подвергались все, подвиги и предательства выявились во всех слоях общества. Казалось, что народ никогда не оправится. Новая эмиграция 1970-х отличалась от «старой русской», которая терзалась ностальгией и сидела на чемоданах вплоть до 1939 года. В массе своей «третья волна» покидала родину навсегда, не испытывая никаких иллюзий по поводу возможного возвращения. Трудно было поверить, что Советы падут, тем не менее это случилось почти в одночасье. Очень медленно, но травка стала пробиваться из-под асфальта: после краха СССР возродилось живое слово, творческая энергия во всех областях показала, что надежды на возрождение не были напрасны.

— Действие книги происходит в советскую эпоху, о которой, по вашим словам, «тосковать не нужно, но и забывать не следует». Обе части этого определения представляются мне важными. Первая («тосковать не нужно») — в связи с усиливающейся в обществе ностальгией по СССР. Как вам кажется, откуда взялись эти настроения, идеализация недавнего советского прошлого?

— Практически каждый год, начиная с 1990-го, мы бывали в России. Жалею, что в книге не описаны 2005–2017 годы: стали меняться не только люди, но и настроения. Оптимизм таял, коррозия начала разъедать все слои общества, ориентиры постепенно исчезали. Хорошо помню, как в 90-е в среде писателей, художников, ученых все надеялись на быстрые перемены: пройдет года три, и у нас будет, как в Париже! Энергии в народе накопилось тогда много, несмотря на брежневский застой, на полное обнищание к концу 1980-х. В «лихие90-е», которые принято сейчас ругать, не только мечталось, но и верилось в то, что в два прыжка можно преодолеть пропасть, разрушить железный занавес собственной ментальности, стать русскими европейцами.

Странам Варшавского блока в результате это удалось, хотя Германия, например, объединялась с большим скрипом, до сих пор «восточные» немцы живут беднее, да и в их подсознании еще дремлет СССР (что же говорить о России, где в течение 80 лет проводилась настоящая антиселекция всех слоев общества). Но все же за 25 лет социализма в ГДР Советам не удалось посеять и взрастить межсемейную вражду, и как бы они не хотели воспитать «других немцев» — Берлинская стена пала. Источник идеализации Советов связан не только с неосуществленной мечтой «через три года как в Париже», но и с нарастающей в последнее время (и активно насаждаемой со стороны власти) тоской: «Какую страну развалили!». Началось все с возвращения гимна: автор слов все тот же Сергей Михалков (с небольшими поправками на новые реалии), музыка прежняя.

Осуждения коммунизма не случилось, памятники чекистским палачам до сих пор украшают страну, на главной площади столицы рядом с соборами Кремля лежит в мавзолее Ленин, а у кремлевской стены стоит бронзовый бюст Сталина, который коммунисты заваливают красными гвоздиками. Перечисление откатов в «светлое будущее» можно продолжить. Эта вязкая ситуация постепенно привела к практически полной апатии даже в среде думающих россиян, а уж в стане коммунистов идет подготовка к юбилею Октябрьской революции, который, видимо, действительно будут отмечать в 2017 году.

— Вернемся к вашему определению эпохи, ко второй его части («забывать не следует»). Почему вам кажется важным сохранять память об этом времени? Может быть, напротив, его следует забыть?

— Мне кажется, что только через память и ответы на вопрос, «что такое хорошо и что такое плохо», можно понять не только себя, но и страну. Амнезия — болезнь, а если ее ввести в школьную программу, то пиши пропало! Исторические факты легко заменить лживой пропагандой, но это будет действовать ровно столько, сколько вы смотрите телевизор или слушаете радио, потом у думающего человека включаются мозги, он лезет в интернет или в книги… В СССР все были заложниками системы, а как только выбивались из официальной линии, сразу делались изгоями. Советская интеллигенция была разная. Та, которая «шла в ногу и в строю», получала хорошие заказы, квартиры, машины, дачи и прочие блага, но должна была отрабатывать, платя за все это совестью. Сразу после Октября новая власть поняла, как и чем можно купить или перекупить интеллигенцию.

Многие революционные поэты, писатели и актеры были убежденными ленинцами, а потом сталинцами (правда, некоторых все равно потом расстреляли). Были и «прозревшие», кто не хотел или не мог через себя переступить, некоторые жили двойной жизнью. Попытка стать хоть немного свободней приводила к серьезным испытаниям. Органы госбезопасности не дремали: всех брали на заметку, борьба с «формализмом» не прекращалась. И не у каждого хватало смелости отказаться от предписанного метода и переквалифицироваться из писателей в кочегары. Годы шли, и стало ясно, что многие живут в сговоре с совестью, в постоянном страхе и с фигой в кармане.

— Чем вообще, на ваш взгляд, определяется историческая эпоха: политическим строем, культурой, людьми, которые в эту эпоху жили, или еще чем-то?

— Несмотря на тотальную цензуру, в СССР появлялись художники, литераторы, музыканты, которые пытались попробовать свои силы в чем-то ином, чем соцреализм. Творцы, которые сочиняли не «как надо», а работали «за шкаф» и «в стол», в основном жили бедно, в коммуналках, в загранкомандировки их не пускали. А хрущевские «оттепельные» годы закончились по-русски — зимней слякотью. Но ветер, подувший после смерти Сталина, принес перемены. Может, это звучит опрометчиво с моей стороны, но мне кажется, что сегодня мир вступил в опасный, непредсказуемый период. Наше будущее уже не зависит ни от политических интриг, ни от личностей и уж совсем не зависит от соблюдения правчеловека. Мы идем по минному полю. Если повезет, то мир это поле пройдет без потерь, а если жахнет, тогда мы будем смотреть с небес на то, как проходят выборы в США или в РФ.

— В чем вам видится сходство и различие между диссидентским движением и сегодняшним протестом?

— Я вас разочарую, но мне кажется, что никакого серьезного протеста в России нет. И не потому, что оппозицию запрещают, хватают, сажают, а просто потому что нет настоящих лидеров и сам народ не хочет перемен. Есть хорошие, честные люди, образованные, искренне желающие для страны развития, а не изоляции и натравливания брата на брата, независимо от границ и наций. За последние 10 лет было много надежд, казалось, что появится человек, который сможет объединить протестное движение. Но ведь такой лидер (если он возникнет) должен говорить со всем народом о наболевшем, о главном, ему необходима площадка как в СМИ, так и на улице. Популисты типа Жириновского уже никого не соблазнят, а скоро и Навальный растратит свой запал вывести на чистую воду коррупцию, «разорить богатых и раздать бедным». Все-таки политический лидер должен быть шире задач ОБХСС. Таких гениев, как Вацлав Гавел или Лех Валенса, в стране нет, да и ситуация другая. Перед крахом СССР людям нечего было терять, они были доведены до ручки, потому и пошли на баррикады. А теперь ситуация изменилась, рисковать никто не будет… Народ в массе своей стал жить лучше, он может, в отличие от советских времен, ходить или не ходить на выборы или митинги, ехать в Крым или в Турцию.

— Для кого предназначена ваша книга? Каким вы видите своего читателя?

— Не могу ответить на этот вопрос. Надеюсь только, что читать будет интересно разным людям независимо от возраста, и это поможет выйти из амнезии, из-под гипноза «зомбоящика». А пока повторяю за Галичем: «Я гляжу на экран, как на рвотное… Это все, я кричу, штучки марксовы!»

Фрагмент из книги Ксении Кривошеиной «Оттаявшее время, или Искушение свободой»

В 1956 году мне было одиннадцать лет. Я училась в обычной ленинградской школе-семилетке. Кстати, в первые два года я застала раздельное обучение, наша школа была «женской». Здание было старое, двухэтажное, с большим актовым залом и сценой, но учеников было не много. Когда бывали праздничные концерты по случаю седьмого ноября, то все ученики, от младших до старших, умещались в этом зале. На сцене, в глубине, висел большой портрет Сталина. Помню, что на большой перемене младшие классы выводили в небольшой зал для прогулок, нас строили парами и мы на протяжении двадцати минут ходили кругами. Весной нас выводили на воздух, в асфальтированный дворик, и мы тоже парами ходили и дышали, мальчишки дергали нас за косички… Повзрослев, я поняла, что это напоминало прогулки по лагерному дворику…

Начиная с раздевалки и столовой, в каждом классе, коридоре, в кабинетах директора и завуча на двух этажах висели портреты Сталина. Наши глаза к этому привыкли, тем более что каждый учебник начинался с его цитат. И вот февраль. Отец непрерывно слушает радио и взволнованно о чем-то шепчется с мамой. В доме с каждым днем сгущалась «некая» атмосфера, а в школе все было по-прежнему. Потом апрель. Однажды к нам в класс перед началом урока пришла завуч и сказала… Честно говоря, я забыла, что она сказала, но вдруг наша учительница побледнела и села на стул. Завуч вышла. А через десять минут началось нечто невообразимое. Училка встала на стул, потом забралась на стол и сняла с гвоздя портрет Сталина. Потом она раскрыла рот и сказала: «Каждый из вас вырвет из учебников портреты с Иосифом Виссарионовичем и пойдет за мной…»

Несмотря на школьную советскую муштру и дисциплину, все мы были дети. Это была как игра, и мы, довольно быстро освоившись, весело стали вырывать страницы. «А теперь пойдем в актовый зал», — пролепетала училка. В коридорах уже происходило нечто невообразимое, стоял гвалт, никаких «парных променадов», все от мала до велика, с первого до второго этажа, несли портреты Сталина в актовый зал. На сцене возвышалась довольно большая пирамида. К главному портрету были приставлены стремянки, и рабочие с молотками и какими-то крючками сдирали генералиссимуса… Они были хмурыми. Я была поражена контрастом: ребята наваливали пирамиду, некоторые забирались на нее и весело по ней прыгали, а учителя несли портреты молча, многие плакали. Потом актовый зал закрыли, нас отпустили домой. Через несколько недель пустоты на стенах были заменены на портреты Ленина и лозунги…

Интернет версия Николай Подосокорский

Перевод Бориса Маринова на сайте «Двери на Православието» Свободата като изкушение